Неточные совпадения
11) Фердыщенко, Петр Петрович, бригадир. Бывший денщик
князя Потемкина. При не весьма обширном уме был косноязычен. Недоимки запустил; любил есть буженину и гуся с капустой. Во время его градоначальствования
город подвергся голоду и пожару. Умер в 1779 году от объедения.
Затем следует собственно
Город, который из Глупова переименовывается в"вечно достойныя памяти великого
князя Святослава Игоревича
город Непреклонск".
После нас приехал какой-то
князь, послал в лавку за шампанским, нет ни одной бутылки во всем
городе, всё офицеры выпили.
— Бесчестнейшее дело! И, к стыду, замешались первые чиновники
города, сам губернатор. Он не должен быть там, где воры и бездельники! — сказал
князь с жаром.
Он был на такой ноге в
городе, что пригласительный билет от него мог служить паспортом во все гостиные, что многие молоденькие и хорошенькие дамы охотно подставляли ему свои розовенькие щечки, которые он целовал как будто с отеческим чувством, и что иные, по-видимому, очень важные и порядочные, люди были в неописанной радости, когда допускались к партии
князя.
Вместо прежних уделов, мелких городков, наполненных псарями и ловчими, вместо враждующих и торгующих
городами мелких
князей возникли грозные селения, курени и околицы, связанные общей опасностью и ненавистью против нехристианских хищников.
Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и
города были пышные, и храмы, и
князья,
князья русского рода, свои
князья, а не католические недоверки.
— Вчера, у одного сочинителя, Савва Морозов сообщал о посещении промышленниками Витте. Говорил, что этот пройдоха, очевидно, затевает какую-то подлую и крупную игру. Затем сказал, что возможно, — не сегодня-завтра, — в
городе будет распоряжаться великий
князь Владимир и среди интеллигенции, наверное, будут аресты. Не исключаются, конечно, погромы редакций газет, журналов.
Вы знаете, что Япония разделена на уделы, которые все зависят от сиогуна, платят ему дань и содержат войска.
Город Нагасаки принадлежит ему, а кругом лежат владения
князей.
Полицмейстеры скакали взад и вперед с казаками и жандармами, сам
князь Голицын с адъютантами проехал верхом по
городу.
Я не застал В. дома. Он с вечера уехал в
город для свиданья с
князем, его камердинер сказал, что он непременно будет часа через полтора домой. Я остался ждать.
— Вы едете в Пензу, неужели вы думаете, что это случайно? В Пензе лежит в параличе ваш отец,
князь просил государя вам назначить этот
город для того, чтоб ваше присутствие сколько-нибудь ему облегчило удар вашей ссылки. Неужели и вы не находите причины благодарить
князя?
Отыскали новое помещение, на Мясницкой. Это красивый дом на углу Фуркасовского переулка. Еще при Петре I принадлежал он Касимовскому царевичу, потом Долгорукову, умершему в 1734 году в Березове в ссылке, затем Черткову, пожертвовавшему свою знаменитую библиотеку
городу, и в конце концов купчиха Обидина купила его у
князя Гагарина, наследника Чертковых, и сдала его под Кружок.
Это — полуофициальное письмо
князя Васильчикова по поводу назначения отца уездным судьей в
город Житомир.
То ли, что первые великие
князья российские жили в сем
городе?
— Как было во
городе во Риме, там жил да был Евфимиам
князь…
Узнав по оставленной ему записке, что
князь в
городе, он устремился к нему по сообщенному в записке адресу.
Был уже двенадцатый час.
Князь знал, что у Епанчиных в
городе он может застать теперь одного только генерала, по службе, да и то навряд. Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет в Павловск, а ему до того времени очень хотелось сделать один визит. На риск опоздать к Епанчиным и отложить свою поездку в Павловск до завтра,
князь решился идти разыскивать дом, в который ему так хотелось зайти.
— Евгений Павлыч! Это ты? — крикнул вдруг звонкий, прекрасный голос, от которого вздрогнул
князь и, может быть, еще кто-нибудь. — Ну, как я рада, что наконец разыскала! Я послала к тебе в
город нарочного; двух! Целый день тебя ищут!
Но в тот же вечер, когда
князь на минуту зашел к Ипполиту, капитанша, только что возвратившаяся из
города, куда ездила по каким-то своим делишкам, рассказала, что к ней в Петербурге заходил сегодня на квартиру Рогожин и расспрашивал о Павловске.
— Наутро я вышел по
городу побродить, — продолжал
князь, лишь только приостановился Рогожин, хотя смех всё еще судорожно и припадочно вздрагивал на его губах, — вижу, шатается по деревянному тротуару пьяный солдат, в совершенно растерзанном виде.
Старинных бумаг и любопытных документов, на которые рассчитывал Лаврецкий, не оказалось никаких, кроме одной ветхой книжки, в которую дедушка его, Петр Андреич, вписывал — то «Празднование в
городе Санкт-Петербурге замирения, заключенного с Турецкой империей его сиятельством
князем Александр Александровичем Прозоровским»; то рецепт грудного декохтас примечанием: «Сие наставление дано генеральше Прасковье Федоровне Салтыковой от протопресвитера церкви Живоначальныя троицы Феодора Авксентьевича»; то политическую новость следующего рода: «О тиграх французах что-то замолкло», — и тут же рядом: «В Московских ведомостях показано, что скончался господин премиер-маиор Михаил Петрович Колычев.
Анна Гавриловна, — всегда обыкновенно переезжавшая и жившая с Еспером Иванычем в
городе, и видевши, что он почти каждый вечер ездил к
князю, — тоже, кажется, разделяла это мнение, и один только ум и высокие качества сердца удерживали ее в этом случае: с достодолжным смирением она сознала, что не могла же собою наполнять всю жизнь Еспера Иваныча, что, рано или поздно, он должен был полюбить женщину, равную ему по положению и по воспитанию, — и как некогда принесла ему в жертву свое материнское чувство, так и теперь задушила в себе чувство ревности, и (что бы там на сердце ни было) по-прежнему была весела, разговорчива и услужлива, хотя впрочем, ей и огорчаться было не от чего…
В губернском
городе в это время проживал некто большой барин
князь Веснев, съехавший в губернию в двенадцатом году и оставшийся пока там жить.
Но здесь-то и стережет вас Марья Ивановна; она кстати пожалеет вас, если вы, например, влюблены, кстати посмеется с вами, если вы, в шутливом русском тоне, рассказываете какую-нибудь новую штуку
князя Чебылкина; но будьте уверены, что завтра же и любовь ваша, и проделка его сиятельства будут известны целому
городу.
Груше было неизвестно и людям строго-настрого наказано было от нее скрывать, что у
князя, до этого случая с Грушею, была в
городе другая любовь — из благородных, секретарская дочка Евгенья Семеновна.
Известная она была во всем
городе большая на фортепьянах игрица, и предобрая барыня, и тоже собою очень хорошая, и имела с моим
князем дочку, но располнела, и он ее, говорили, будто за это и бросил.
Барыня ему и сказала, что Иван Голован, говорит, в
городе и даже у меня и приставши.
Князь очень этому обрадовался и велел как можно скорее меня к нему прислать, а сам сейчас от нее и уехал.
Надавал
князь мне доверенностей и свидетельств, что у него фабрика есть, и научил говорить, какие сукна вырабатывает, и услал меня прямо из
города к Макарью, так что я Груши и повидать не мог, а только все за нее на
князя обижался, что как он это мог сказать, чтобы ей моею женой быть?
— А если это отца успокоит? Он скрывает, но его ужасно мучат наши отношения. Когда ты уезжал к
князю, он по целым часам сидел, задумавшись и ни слова не говоря… когда это с ним бывало?.. Наконец, пощади и меня, Жак!.. Теперь весь
город называет меня развратной девчонкой, а тогда я буду по крайней мере невестой твоей. Худа ли, хороша ли, но замуж за тебя выхожу.
В день, назначенный Калиновичу для чтения, княгиня с княжной приехали в
город к обеду. Полина им ужасно обрадовалась, а
князь не замедлил сообщить, что для них приготовлен маленькой сюрприз и что вечером будет читать один очень умный и образованный молодой человек свой роман.
— Нет, вы погодите, чем еще кончилось! — перебил
князь. — Начинается с того, что Сольфини бежит с первой станции. Проходит несколько времени — о нем ни слуху ни духу. Муж этой госпожи уезжает в деревню; она остается одна… и тут различно рассказывают: одни — что будто бы Сольфини как из-под земли вырос и явился в
городе, подкупил людей и пробрался к ним в дом; а другие говорят, что он писал к ней несколько писем, просил у ней свидания и будто бы она согласилась.
Князь тогда приехал в
город; я, забывши всякий стыд, пошла к нему… на коленях почти умоляла сказать, не знает ли чего о тебе.
— Ужасен! — продолжал
князь. — Он начинает эту бедную женщину всюду преследовать, так что муж не велел, наконец, пускать его к себе в дом; он затевает еще больший скандал: вызывает его на дуэль; тот, разумеется, отказывается; он ходит по
городу с кинжалом и хочет его убить, так что муж этот принужден был жаловаться губернатору — и нашего несчастного любовника, без копейки денег, в одном пальто, в тридцать градусов мороза, высылают с жандармом из
города…
— Allons! — проговорил
князь, соскакивая, и тотчас ввел Калиновича в садовую аллею, где с первого шага встретили их все декорационные украшения петербургских дач: вдали виднелся один из тех готической архитектуры домиков, которые так красивы и которые можно еще видеть в маленьких немецких
городах.
В тот же день, вечером, по
городу разнеслась страшная молва, что
князь Иван пойман с фальшивым свидетельством и посажен вице-губернатором в острог.
— Я готов, — сказал он, — и завтра вы обо мне ничего не услышите. Я как будто бы умер для вас. Но одно условие — это я вам говорю,
князь Василий Львович, — видите ли, я растратил казенные деньги, и мне как-никак приходится из этого
города бежать. Вы позволите мне написать еще последнее письмо княгине Вере Николаевне?
Князь Василий Львович привез с собою вдовую сестру Людмилу Львовну, по мужу Дурасову, полную, добродушную и необыкновенно молчаливую женщину; светского молодого богатого шалопая и кутилу Васючкб, которого весь
город знал под этим фамильярным именем, очень приятного в обществе уменьем петь и декламировать, а также устраивать живые картины, спектакли и благотворительные базары; знаменитую пианистку Женни Рейтер, подругу княгини Веры по Смольному институту, а также своего шурина Николая Николаевича.
— И правда, Вера, — подхватил
князь. — Лучше уж в это дело никого посторонних не мешать. Пойдут слухи, сплетни… Мы все достаточно хорошо знаем наш
город. Все живут точно в стеклянных банках… Лучше уж я сам пойду к этому… юноше… хотя Бог его знает, может быть, ему шестьдесят лет?.. Вручу ему браслет и прочитаю хорошую, строгую нотацию.
— Следовало бы это, следовало! — горячился Егор Егорыч. — Глупый, дурацкий
город! Но, к несчастию, тут вот еще что: я приехал на ваши рамена возложить новое бремя, — съездите, бога ради, к
князю и убедите его помедлить высылкой на каторгу Лябьева, ибо тот подал просьбу на высочайшее имя, и просите
князя не от меня, а от себя, — вы дружественно были знакомы с Лябьевым…
Берет калечище Акундина за белы руки, ведет его, Акундина, на высок курган, а становивши его на высок курган, говорил такие речи: „Погляди-ка, молодой молодец, на
город Ростиславль, на Оке-реке, а поглядевши, поведай, что деется в
городе Ростиславле?“ Как глянул Акундин в
город во Ростиславль, а там беда великая: исконные слуги молода
князя рязанского, Глеба Олеговича, стоят посередь торга, хотят войной
город отстоять, да силы не хватит.
Наскоро освежила она институтские сведения об отношениях Елены к Менелаю, дополнила их некоторыми биографическими подробностями из жизни великолепного
князя Тавриды и решила, что этого было совершенно достаточно, чтобы воспроизводить «Прекрасную Елену» и «Отрывки из Герцогини Герольштейнской» в губернских
городах и на ярмарках.
Город пробавлялся новостями, не идущими к нашему делу; то к исправнику поступала жалоба от некоей девицы на начальника инвалидной команды, капитана Повердовню, то Ахилла, сидя на крыльце у станции, узнавал от проезжающих, что чиновник
князь Борноволоков будто бы умер «скорописною смертию», а Туберозов все пребывал в своей ссылке, и друзья его солидно остепенились на том, что тут «ничего не поделаешь».
Мы должны вступить в дом акцизного чиновника Бизюкина, куда сегодня прибыли давно жданные в
город петербургские гости: старый университетский товарищ акцизника
князь Борноволоков, ныне довольно видный петербургский чиновник, разъезжающий с целию что-то ревизовать и что-то вводить, и его секретарь Термосесов, также некогда знакомец и одномысленник Бизюкина.
Приехавши в главный
город края, мы остановились в большом казенном доме, в котором мы буквально терялись как в пустыне (
князь не имел семейства). Было раннее утро, и мне смертельно хотелось спать, но он непременно желал, чтобы немедленно произошло официальное представление, и потому разослал во все концы гонцов с известием о своем прибытии. Через два часа залы дома уже были наполнены трепещущими чиновниками.
Князь К.К. Грузинский, московский актер-любитель, под псевдонимом Звездочкина, сам держал театр, чередуясь с Г.И. Григорьевым, когда последний возвращался в Тамбов из своих поездок по мелким
городам, которые он больше любил, чем солидную антрепризу в Тамбове.
По взятии Китай-города и окружающих его предместий раненый Милославский переехал, по приглашению
князя Пожарского, в собственный дом его, на Лубянку.
Купец из какого-нибудь низового
города, отправляясь во Владимир, прощался со всеми своими родными и, доехав благополучно до Мурома, полагал необходимою обязанностию отслужить благодарственный молебен муромским чудотворцам, святым и благоверным:
князю Петру и княгине Февронии.
— Юрий Дмитрич, — сказал Мансуров, — мы дозволяем тебе пробыть завтрашний день в Нижнем Новгороде; но я советовал бы тебе отправиться скорее: завтра же весь
город будет знать, что ты прислан от Гонсевского, и тогда, не погневайся, смотри, чтоб с тобой не случилось того же, что с
князем Вяземским. Народ подчас бывает глуп: как расходится, так его ничем не уймешь.
— Так недаром же он стречка дал из Нижнего. Когда
князь Пожарский прибыл к нам в
город, так, говорят, его везде искали, да не нашли… Ну, брат Алексей, ошеломил ты меня!.. Мне все еще не верится…